МЕСТО ДУХОВНОГО СТИХА
В СИСТЕМЕ ЖАНРОВ СЛАВЯНСКОГО ФОЛЬКЛОРА
Духовные стихи в классических своих образцах относятся к малоисследованному жанру народной поэзии славян. Вероятно, по причине большого числа опубликованных русских текстов, в сравнении, скажем, с украинскими и белорусскими, сложилось заведомо неверное представление о том, будто указанным народам данный жанр мало известен.
В терминологическом словаре, подготовленном совместно киевскими, минскими и московскими исследователями1, сведения о старших украинских и белорусских стихах отсутствуют (см.: “Эпос белорусский”, “Эпос украинский”), русские стихи упомянуты лишь в перечне жанров (см.: “Род эпический”, “Эпос русский”). В специальной заметке “Эпос христианский” внимание обращено только на “легенды о святых”.
Ф.М.Селиванов в словарной статье “Стих духовный” заметил, что репертуар духовных стихов стал “складываться как общевосточнославянский в течение ряда веков”, а с середины XVII в. – в среде старообрядцев и в раскольничьих сектах. Однако указание на общность ряда сюжетов старших духовных стихов всех восточнославянских народов не подкреплено ни перечнем сюжетов, ни библиографическими ссылками, среди которых полностью отсутствуют украинские источники.
Мысль о необходимости сравнительно-исторического изучения духовных стихов “с общеславянской точки зрения как общеславянского достояния” и даже шире – христианского – была высказана еще в дореволюционной русской науке2 как перспективное направление, к сожалению, и доселе не реализованное.
В отличие от старших духовных стихов поздние жанровые образования, близкие к ним или cложившиеся на их основе, нашли в словаре более подробные историко-генетические характеристики (см. “Псалмы” и “Кант”)3.
Итак, следует признать, что понятие “духовный стих славянских народов” требует осмысления как сложное образование, состоящее из разновременных и разностильных произведений и сохраняющее в этом единстве национальную специфику христианского эпоса каждого из славянских народов.
Необходимость такого осмысления диктуется реально сложившейся научной ситуацией. Довольно спорадическое изучение жанра стиха в дореволюционной науке было на многие десятилетия прервано не только в России, но и на Украине, в Белоруссии, Болгарии, Сербии, Словакии. Естественно, эта задача требует усилий ряда исследователей в разных направлениях.
В последние годы в России более активно, чем в других славянских странах, интенсифицировались исследования духовного стиха. Из зарубежья пришла книга Г.П.Федотова1, появилась первая монография лингво-фольклористического характера2, увидела свет неизвестная работа Б.М.Соколова3, вышло несколько работ, подготовленных Ф.М.Селивановым, в их числе первый опыт указателя художественных сравнений4, появились диссертационные работы5, публикации неизвестных текстов6 и отдельные статьи7. Что же касается изучения старших духовных стихов других восточнославянских народов, то оно по-прежнему в стадии собирания сил и пока должно быть отнесено к перспективным направлениям науки.
Трудности в исследовании данного жанра начинаются уже на уровне источниковедения, поскольку значительная часть текстов затерялась в малотиражных изданиях, редких журналах, рукописных книгах, архивохранилищах. Общий объем репертуара русских стихов заметно отличается от числа их в дореволюционных сборниках и статьях белорусских, украинских, сербских. Однако еще П.Бессонов, который привел некоторые из имеющихся в его распоряжении стихов славянских народов, заметил: “...у Руси Белой, почти вовсе не зная былин и владея разве лишь бедною волынкой, они гораздо вернее блюдут былевые старшие стихи, по обилию и развитию почти не уступающие великорусским, даже пополняющие их и составляющие вместе с ними одно целое. Мы знаем и имеем много таких стихов белорусских”1.
До настоящего времени белорусские духовные стихи не собраны и не изданы. А между тем в собрании П.Бессонова имеется не один их десяток, а в сборнике В.Варенцова им отведен отдельный раздел2. Можно сослаться и на другие издания. Если не брать во внимание поздние канты и вирши, составляющие ядро раздела “Духовные песни” известного сборника П.Шейна “Белорусские песни”3, то следует обратиться к исследованию Е.Ф.Карского “Белорусы”. В нем содержатся обширные библиографические справки и обзоры таких сюжетов, как “Голубиная книга” (более 6 записей), “Стихи о страшном суде” (более 25 записей), “Плач Адама” (8 записей), “Иосиф Прекрасный” (3 записи), “Сон Богородицы” (12 записей), “Вознесение Христа” (3 записи), стихи о Георгии (в сюжетах о его мучениях и путешествиях по Руси, а также “Георгий и цмок”), “Рождение Христа”, “Страдания Христа”, “Стихи о нечистой деве”, “Пятница”, “Борис и Глеб”, “Димитрий Солунский”, “Иоасаф”, “Феодор Тирин”, “Лазарь”4. Большая подборка эпических духовных стихов содержится в собрании Романова5 (в V выпуске свыше полусотни текстов) и в ряде других публикаций6.
Таким образом, приведенные выше слова П.Бессонова не являются преувеличением, этот пласт белорусских стихов действительно близок русскому. Сближает их и размер, приближающийся к размеру старин7.
Однако нельзя не отметить, и эта мысль не единожды высказана Е.Ф.Карским, что все записи эпических духовных стихов произведены на северо-востоке Белоруссии, на территории, примыкающей к России. Чем дальше на запад и юг, тем больше обозначено влияние католической и униатской церквей, а в жанре христианской поэзии предпочтение отдается псалмам, кантам и виршам, произведениям поздним, книжным, профессиональным. Исчезает эпическая христианская поэзия на территории нынешней Украины, но вновь появляется в Болгарии1 и Сербии2.
В сборнике В.Варенцова раздел “Малороссийские стихи” представлен девятью текстами, среди которых нет ни одного эпического. В сборнике П.Бессонова находим южнорусские варианты следующих сюжетов: “Монастырь Почаевский”, “Лазарь” и в большом количестве Рождественские колядки.
В предисловии ко II выпуску стихов П.Бессонов сетовал на “большой недостаток” в своем собрании стихов малорусских, полагая, что это положение не отражает реальной ситуации3.
Вместе с тем на всей территории за пределами России отчетливо наблюдается еще одна тенденция – усиленная христианизация других жанров фольклора, выражающаяся, в частности, и в том, что некоторые тексты духовных стихов или отдельные значимые их эпизоды используются в качестве обрядового фольклора, заговоров, поминальных молитв, становятся амулетами-оберегами. Есть свидетельства перехода духовного стиха не только в легенду, но и в сказку в виде прозаического пересказа, а также добавления эпизодов из духовных стихов к другим жанрам фольклора.
Этот процесс наблюдается уже на территории Белоруссии: Е.Ф.Карский подметил тенденцию в системе белорусского фольклора “заменить колядку духовным стихом”4, хотя он же подчеркивал, что у белорусов (по сравнению с их ближайшими славянскими соседями, кроме русских) еще немногочисленны религиозные мотивы в колядках и щедровках. На Украине и в Сербии такое явление становится повсеместным. А.Н.Веселовский вводит для такого рода текстов двойное жанровое обозначение – “стих-колядка” и безоговорочно причисляет этот жанр к древнейшим5.
Широко известен русский, белорусский и украинский духовный стих о том, как к труднику, “не владеющему ни рукамы, ни ногамы”, в пустыне явилась Пятница и исцелила его. Стих на русской почве не только приобрел назидательно-учительский смысл, но и вполне может быть отнесен к разряду христианской этиологии: он разъясняет, почему необходимо уважать пятницу и освобождать этот день от работы. В украинских вариантах к стиху добавляется концовка, свидетельствующая об использовании его в качестве амулета:
А кто сей штих перепише,
А кто сей штих перепоет,
От ёго души царствiе вiчни уготованне.
В приложении к гл. V “Опытов по истории развития христианской легенды”, названном “Об одном мотиве рождественских колядок” А.Н.Веселовский показывает, какие трансформации происходят в русском духовном стихе о страданиях Спасителя, которого Богородица ищет по всему Иерусалиму, и как постепенно в процессе развития складывалась типичная для Белоруссии и Галичины колядка: мотив хождений Богородицы был заменен на мотив древа на Сионской горе, из которого была построена церковь с покоящимися в ней тремя гробами – Христа, Богородицы, Предтечи1.
Сказанное вовсе не означает, что духовный стих “Сон Богородицы”, именно о нем шла речь выше, является исконно русским. Напротив, А.Н.Веселовский склонен был полагать, что примеры добавления к стиху концовок молитвенного или заговорного характера, типа:
Кто эту молитву знает,
Трижды в день читает,
Спасен бывает и т.д.
на русской почве редки, но повсеместны на Западе, а в Сербии стих “Сон Богородицы” воспринимался в простом народе как талисман.
Процесс христианизации обрядового фольклора у западных и южных славян сказывается и в бытовании большого количества текстов с библейско-евангельской тематикой, не обязательно повторяющих сюжеты духовных стихов. В соответствии с классификацией П.Шейна в “Белорусских народных песнях” такие песни представлены во множестве вариантов в разделах “Рацеи и речи” (в честь Рождества Христова), в волочобных песнях (Святы Егорий, Илья, Микола, Мария и др.), в купальских и рождественских (число последних особенно велико, сюда попал и “Плач Адама”). В.Гнатюк систематизирует такого рода песни в записях угорских русин2: это песни на Рождество, Крещение, Распятие Христа, Благовещенье и другие церковные праздники. Они близки к молитвенным текстам и, как отмечал В.Гнатюк, обнаруживают в этом районе влияние польских, словацких и сербских духовных песнопений.
О широком бытовании такого рода песен у славян (помимо русских) свидетельствует и то, что они подверглись даже пародированию. В.Гнатюк приводит несколько такого типа колядок:
Бог предвичнiй пред вiка вродився
Впав на лiд, а лiд проломився.
Сукенку си замичив, табакерку загубив.
Побився1.
Отмеченные тенденции неизменно сопровождаются усилением лирического начала, особенно характерного для украинских текстов. Такая перелицовка происходит в Южной Руси и с сюжетами старших духовных стихов, в частности с текстом “Алексея, человека божия”, широко бытующим не только в славянском фольклоре, но известным и католическому миру. Если у русских, у южных славян стих представляет собой эпическое повествование, неторопливое, с обилием подробностей и пространных, постоянно повторяющихся фрагментов текста, то на Украине он приобрел иную форму.
П.Бессонов в “Каликах перехожих” приводит несколько вариантов стиха, зафиксированного у великороссов, и один украинский из местечка Гадячи. Украинский текст стал в несколько раз короче (всего 35 стихов вместо 261 у русских) и по ритму, мелодии, размеру превратился в лирическую песню. В нем утрачены географические привязки, нет имен родителей Алексея. Духовный стих о силе веры и жертвенности в службе Богу стал рассказом о блудном сыне, который после одиннадцатилетнего отсутствия возвращается в лоно семьи. Мотивы его ухода – не потребность высшего служения, как в стихе, а вполне будничны – “не зхотив вин с жинкою жыти”.
Итак, видоизменение, развитие, преобразование духовного стиха на славянской почве происходит в амплитуде эпического и лирического начал и связано с расширением его функционального применения, сферы его бытования. При этом функциональное разнообразие неизбежно способствует усилению и развитию религиозного начала.
А.Н.Веселовский в “Опытах по истории развития христианской легенды” заметил, что “в области народной поэзии процессы зарождения и вырождения сказываются сплошь да рядом в одних и тех же формах, если материал, над которым они совершаются, и условия среды и развития были однородные”2. Это “если”, за которым стоят “условия среды”, весьма значимая деталь процесса развития и движения форм, в том числе поэтических. Представление об “упругости и стойкости” (Ф.И.Буслаев) духовных стихов, привычно утвердившееся в дореволюционной фольклористике, несколько колеблется, если рассматривать массив духовных стихов славянских народов как явление и цельное, и разноплановое одновременно. Должен учитываться фактор среды, при этом имеется в виду не среда бытования, о которой привычно говорить и думать применительно к фольклору, но среда народно-поэтических жанров, в которую попали духовные стихи.
В.П.Адрианова справедливо заметила, что духовному стиху далеко небезразлично, поется ли он с былиной, думой, лирической песней1. Разгадку причин трансформации жанра духовного стиха следует искать и в его внутренних жанровых потенциях, в сложившейся системе жанров фольклора того или другого этноса, которая в свою очередь явилась следствием множества культурных, социальных, этнических, географических, исторических факторов.
В.А.БАХТИНА
(Москва)
Ваш #КопателЪ
#authenticfolk
